Салтыковские соседи
Всё как у людей
Первые семь лет моей жизни я жила в подмосковном дачном поселке Салтыковка. Рядом был пруд Серебрянка, заросший парк с лодочной станцией, помещичий кирпичный двухэтажный дом, приспособленный под школу и кинотеатр, разместившийся в бывшей барской конюшне. Вдоль прямых и широких улиц, с тротуарами, обрамленными дренажными канавами, росли вековые деревья, а в глубине участков стояли старые, иногда даже двухэтажные, дачи богатых москвичей. На многих домах сохранились еще резные наличники, причудливые крылечки с резными перилами, а возле домов красовались беседки, приспособленные под сараи новыми жильцами. После революции 1917 года когда богачей не стало, их дома были разделены на комнаты, в каждую комнату заселяли одну семью, а одну из комнат отводили под кухню, в которой готовили все жильцы. Мои молодые родители, в ожидании моего появления на свет, получили в Салтыковке не одну, а целых две комнаты, только не в теплой красивой даче, а в двухэтажном бараке.
Мы жили на первом этаже, где были условия получше. На втором этаже был самый настоящий советский барак. на всю длину дома тянулся длинный коридор, по бокам которого располагались двери в комнаты жильцов. Я их пересчитала: с одной стороны 8, с другой стороны 6- всего 14. Когда я пошла в школу, мне уже не приходилось считать сколько будет 6 плюс 8 — результат я запомнила на всю жизнь.
Описать запахи второго этажа невозможно. Это надо быть писателем. Короче, у каждой комнаты стояли помойные оцинкованные ведра, накрытые разными дощечками, стойко хранившими запахи содержимого вёдер. Крышки к вёдрам появились позже. Что было в этих ведрах можно представить, если знать, что в комнатах жильцов были ночные горшки, и что их содержимое было к утру в этих ведрах. Каждый сосед выносил ведро тогда, когда считал это нужным. Короче, на втором этаже стоя резкий запах человеческого присутствия. Бабушка не разрешала мне ходить на второй этаж, но я была очень любознательным ребенком и, конечно, ходила и лазила везде. Мне разрешалось ходить на второй этаж только для того, чтобы позвать погулять друга Веньку. Семья Барсуковых пользовалась уважением у жильцов дома.
У отца Веньки Барсукова, была паяльная лампа, которой он осенью обжигал туши выращенных им в сарае за лето свиней. Орденоносец и инвалид войны Иван Иванович Барсуков казнил этой паяльной лампой клопов. Клопы были у всех- (стены то деревянные). С той лишь разницей, что у кого-то мало, у кого-то много. Как только холодало, то на белый ковер свежевыпавшего снега наши соседи выносили свой скарб, и кто как мог бил кровопийц. Клопов поливали керосином, посыпали порошком ДДТ, жгли спичками.
Самое интересное, что на второй этаж можно было входить из любого подъезда, и мне очень нравилось пойти гулять не сразу на улицу, а подняться на второй этаж, пройти через коридор, чтобы никто не заметил, и выйти из соседнего подъезда.
С двух концов коридора были окна, но даже в солнечный день, они не могли осветить весь коридор. В коридоре под потолком висело несколько тусклых или просто перегоревших электрических лампочек . За освещение и вообще за порядок отвечал Комендант. Не знаю как другие, но я его боялась-он носил очки, пышные усы и синий армейский китель. У него было какое-то простое имя и отчество, но все звали его «Граф». Граф был старый, а когда он умер, то взрослые говорили, что без Графа порядка не стало совсем.
Когда был построен наш дом никто не знал, но судя по всему, давно. Каждое лето приходили рабочие что-то чинили, красили, даже как-то прибили к стене огромное бревно с подпоркой, чтобы дом не упал. Однажды рабочие принесли много досок, готовую дверь с красивой ручкой и на втором этаже, рядом с Венькиной комнатой стали прибивать эти доски, потом повесили дверь и получилась комната. Длинный коридор, и так то темный даже в солнечные дни, погрузился во мрак, что не вызывало радости у жильцов.
В новую комнате, поселились тетя Шива и её мать тетя Фаня Хижины. Оказалось, что Хижины тоже из Новограда Волынского: бабушка знала тетю Фаню, а тетя Шива училась в одной школе с родителями, только на год старше. То место, где поселились две одинокие женщины нельзя было назвать комнатой. Такого убожества я не видела ни у кого из соседей, а ходить в гости я любила.
Из мебели у Хижиных была одна кровать для тети Шивиной мамы. Кушетка, на которой спала сама тетя Шива, представляла из себя лавку, сколоченную из слегка обструганных досок; такой же был и стол. Стульев у них не было вообще, была только одна табуретка, полученная в подарок от деда Вилинова. Вторая кровать, наверное, в комнате уже не помещалась. В углу за занавеской было что-то отдалённо напоминавшее то ли кухню, то ли туалет, но помойное ведро, источавшее соответствующие запахи, там присутствовало. Шкафа для одежды не было вообще: вся одежда висела на гвоздях, вбитых в дощатые стены. Тем не менее, они были рады своей собственной комнате, которую получила тетя Шива от нашего почтового ящика, где она работала инженером химиком, потому что до этого они ютились в одной комнате с семьёй сестры.
На первом этаже нашего дома было два входа, которые как бы разрезали дом на отдельные кармашки, в которых жили всего по четыре семьи. Мы занимали целых две комнаты, поэтому у нас было только две семьи соседей: Кондрашкины и Кирпичниковы. У тети Маруси и дяди Васи Кондрашкиных было двое детей: старшая очень тихая и незаметная девочка Валя и мальчик Витя, моложе меня на год. Витя тоже был спокойный мальчик, но играть с ним удавалось крайне редко, потому что его отвозили в детский сад и привозили только на выходные. Зато дядя Вася был шумным, часто пьяным и гонял тётю Марусю и Валю, которые сидели у нас на кушетке и ждали, когда тот уснет, а потом так же тихо уходили.
Семья Кирпичниковых, несмотря на русскую фамилию, была чистокровно еврейской. У тети Ривы и дяди Гриши было трое детей. Старшая дочка Бэба жила в Севастополе с детьми и мужем морским офицером. Сын Изя тоже был военным. Помню, как он играл со мной, смеялся, давал примерить свою фуражку. А однажды вечером пришел к нам дядя Гриша с телеграммой в руках и с дымящейся папиросой в зубах, а все соседи прекрасно знали, что в нашем доме курить нельзя. Увидев такое нарушение существующего порядка, я подошла к маме и сказала:
— Скажи, чтобы дядя Гриша не курил!
Не могу точно воспроизвести, что такое обидное ответила мне мама, но я заплакала. Самое удивительное, что дядя Гриша тоже заплакал, стал быстро ходить взад-вперед по комнате. Разговор шел на идише, и я не очень понимала. Вдруг мама сама предложила соседу:
-Курите, Гриша, курите! — и принесла ему пепельницу. Дядя Гриша докурил, из глаз его опять потекли слезы, и он, закрывая платком глаза, ушел. А мне пришлось выслушать про то, как должны вести себя дети, когда взрослые расстроены. Я была девочкой любознательной и спросила:
— А чем был расстроен дядя Гриша?
-Изя умер!
— Как умер, он же молодой!
-Погиб на маневрах, — сказала мама, и глаза её тоже наполнились слезами, но она не заплакала. Моя мама не плакала.
У Кирпичниковых оставался ещё младший сын Лёнька, который был на пять лет на десять старше Меня, но в отличии от сестры, которая никогда со мной не играла, любил играть со мной. Тетя Рива часто приходила к бабушке, и они вели долгие разговоры непонятно о чем. Мне это не нравилось, потому что у меня похищали мою бабушку, а меня отправляли поиграть с Лёней. Чаще его дома не было, но если он дома был, то бросал все дела и бегал за мной, играл в прятки, в жмурки, в салочки, хватал меня, таскал по комнате, сажал меня на колени и читал какие-то неинтересные книги. С дядей Гришей Кирпичниковым жизнь сыграла злющую шутку. Его младший сын Лёня, курсант военного училища, неожиданно умер от лейкемии. Через год умерла тетя Рива, не перенеся смерти двух сыновей, и остался дядя Гриша один. Остаток жизни он прожил с угрюмой сестрой тети Ривы.
На другом конце нашего дома жила сестра тети Ривы тетя Бася Межерическая с мужем дядей Яшей. Они жили совершенно отдельно от всех жильцов. Дядя Яша прорубил отдельный вход, пристроил крылечко к своей комнате, но самое главное- у них была лошадь! Иногда мне разрешали её покормить сеном, но чаще всего лошадь была в разъездах. У тети Баси были совершенно белые, седые волосы и блестящие золотые зубы. Ходила она всегда в белом фартуке и что-то готовила или шила. Она угощала меня очень вкусными пирожками с рисом и яйцами. Дети у них были взрослые, и редко бывали дома, но я ходила к доброй тете Басе, которая всегда что то делала по дому, но внимательно слушала меня, а я с выражением, громко декламировала ей стихи. Выучив новое стихотворение, я при первой же возможности отправлялась именно к ней.
На втором этаже над нашими комнатами жили двое соседей. Над гостиной жила какая-то неинтересная старушка, а над столовой жила тётя Паша Аронова с глуповатой дочкой Нинкой. Нинка училась на одни двойки и все время оставалась в каждом классе на второй год. Тетя Паша громко ругалась на бестолковую дочь. У них часто переворачивался таз с водой, а поскольку наши дома были сколочены из досок, то по нашему потолку разливалась лужа. Тетя Паша прибегала извиняться, а бабушка никогда не ругалась на нерадивую соседку, а только садилась в углу на табуретку и сочувственно качала головой. Когда за тетей Пашей закрывалась дверь, бабушка с чувством говорила:
-Тьфу, штинкерн!
В доме напротив жила очень шумная тетя Таня Чернобельская, частый гость бабушки. Когда она приходила, то начавшийся с тихого приветствия разговор, быстро переходил в ожесточенный спор. Тетя Таня была малообразованной женщиной, но в своей правоте была всегда уверена. Споры бабушек носили лингвистический характер. Моя бабушка была с Волыни, а тетя Таня из Белоруссии, поэтому в их языке (говорили они на идише, молились на иврите) были некоторые отличия в произношении слов. Вот и нашли они предмет для постоянного спора: как надо говорить правильно. И сколько бы моя бабушка не объясняла ей, что в разных местах говорят по-разному, убедить спорщицу не могла.
В доме напротив жила еще одна бабушкина подружка тетя Хана Вилинова. У неё, так же, как и у моей бабушки погиб на войне единственный сын, как и моя бабушка, она тоже получала мизерную пенсию за потерю сына и тоже жила с дочкой и двумя внуками. У дочки Вилиновых, Сары Иосифовны, были необыкновенно красивые голубые глаза, она всегда была аккуратно одета, причесана, говорила тихим и певучим голосом и имела чисто женскую специальность-работала библиотекарем, за что получала мизерную зарплату. Её муж не вернулся с войны и дети получали за него пенсию. Однако, в семье Вилиновых был худенький, маленького роста дед Иосиф, который несмотря на возраст тащил всю семью. В довоенной жизни дед был краснодеревщиком, но после войны никому не нужна была дорогая мебель-максимум, что было надо-это табуретки. Вот ихний дед сделал себе в сарае мастерскую, где по соседству выращивал свиней Иван Иваныч Барсуков, и колотил с утра до вечера табуретки, которые сам продавал у нас на рынке.
Бабушку с тетей Ханой Вилиновой объединяло общее горе. Они вместе вспоминали довоенную жизнь, своих сыновей и тихо плакали, не обращая на меня никакого внимания. Я уже знала, что когда придет тетя Хана, то у моей бабушки будет плохое настроение. Однажды, едва дождавшись, когда уйдет гостья, расстраивающая мою бабушку, я спросила:
-Почему вы все время плачете и говорите: «мальчики, мальчики»?
-Ты еще ничего не понимаешь, -с сожалением сказала бабушка.
-Нет это ты ничего не понимаешь, — возразила я -они были уже взрослые, солдаты.
Понятие приходит с годами. Когда я начала строить этот сайт, то первое, что я разыскала была братская могила, где был похоронен бабушкин сын Бузя, мой девятнадцатилетний дядя.
Участники войны тогда еще были не ветеранами, а просто дядями. О том, что в войне участвовали тети, я в детстве не слышала. Тети в то время были молодыми и, не то, чтобы скрывали, но не рекламировали свое пребывание на фронте.
Тогда много что скрывали, чем потом стали гордиться. Вот, например, дядя Боря Ройтенберг скрывал, что у него была инвалидность по ранению, (ему на Курской дуге осколком мины разворотило бок) чтобы не выгнали с работы, т.к. он работал токарем на заводе, и такая работа могла ухудшить его здоровье.
Очень недолго прожила в нашем доме, напротив нас на первом этаже семья Гольдфарбов. У них был мальчик моего возраста очень умненький и чистенький Лёня, ходивший все время с завязанным белой повязкой горлом. Я к нему приходила играть в шашки, а он хотел играть в какие-то неведомые мне настольные игры, поэтому я бывала у него только тогда, когда пойти было не к кому. Его папа носил длинное кожаное пальто, а мама была очень модной и носила красивую шляпку с вуалью и большим бантом сбоку. Однажды, я пошла к Лёне, а на их комнате висел замок и была приклеена бумажка, которую я принесла почитать бабушке. Как ругалась на меня бабушка, как кричала! Бабушка ничего не объяснила, а из разговоров взрослых я услышала, что Лёнин отец скрывал, что был в плену и за это его арестовали. Только спустя много лет я поняла, чего боялась бабушка.
В освободившуюся комнату Гольдфарбов вселили семью Кузнецовых. Их я по привычке тоже посещала. Сначала я приходила играть с их новорожденной дочкой Ирочкой, а её мама в это время спокойно оставляла нас одних и шла на кухню. Их сын Женя ходил уже в первый класс и с трудом осваивал чтение. Однажды вечером его папа, вернувшись с работы занимался с Женей, а я играла с Ирочкой.
-Ты умеешь читать? — неожиданно спросил он, обращаясь в мою сторону.
-Немного, — сказала я.
В семье считалось, что я читаю плохо, потому что Люба в моем возрасте уже давно прочла взрослую книжку «Дубровского», а я к чтению интереса не проявляла. Женин папа подошел ко мне и протянул открытую страницу Букваря. Ну Букварь это не «Дубровский», которого я принципиально до сих пор и не прочла. Я бодро начала читать, а Женин папа, мужчина богатырского телосложения, погладил меня по голове своей огромной ручищей и сказал сыну:
-Смотри, бестолочь! Вот какая умница, а она еще в школу не ходит! — и слегка треснул по голове нерадивого сына.
Я, конечно, сразу выросла в своих глазах- дома никто меня не хвалил, а сравнение с Любой было заведомо не в мою пользу, а тут еще «умница» за простой Букварь!
Однако, с тех пор у умницы появился страшный враг. Для начала, при первой же встрече Женя меня побил, и с тех пор, если я видела гуляющего Женю, то старалась не попадаться ему на глаза. К моему счастью мальчика редко выпускали гулять, но в гости к ним я больше не ходила.
Вообще мальчики из моего детства девочек били, дразнили и это считалось нормальным. Девочки играли отдельно от мальчиков, у тех были свои игры, и развлечения. Одним из развлечений мальчиков нашего двора было как-нибудь подразнить девочку, а потом убежать, а если девочки затевали групповые игры, то мальчишки мешали, портили, ломали. Время джентльменства еще не пришло. Хотя и юные леди тоже при выяснении отношений дрались, но драки были не такие жестокие, как у мальчиков, мы просто толкались и молотили кулачками. В драках у меня был большой опыт-со старшей сестрой я дралась с пленок. И играла я чаще всего с мальчиком Веней Барсуковым. В наших домах девочек было много, но моих одногодок не было вообще. У меня была подружка Вера Федюнина, на год старше меня. Рядом с ней жила Лора, но она была слегка глупой девочкой, и с ней играть было не интересно. Еще в соседнем доме жила Лидка Курапова, ну та была вообще на два года старше, и про неё отдельная история, почти роман. (Ляжки). Ко всем подружкам часто приезжали гости.
Наши соседи жили весело: собирались часто, пили водку, горланили песни, плясали на улице, а потом шумно прощались до следующего раза, который наступал довольно быстро. В нашей семье редко, но были праздники, тоже приезжали гости, но всё проходило тихо, без песен. За столом вели какие-то разговоры, часто на идише, после застолья танцевали фокстрот или вальс под музыку из трофейного скрипучего патефона. Гости приносили с собой пластинки, а уезжая увозили с собой. Детей кормили за отдельным столом. Наши праздники были на мой взгляд просто скучными, не то, что у соседей..
К соседям и к взрослым, и к детям чаще всего приезжали какие-то непонятные гости «крестные»- родственники, но без имени их так и звали «крестный или «крестная». К нам часто приезжала только бабушкина приёмная дочка-тётя Лиза. Она почему-то не любила когда её зовут «тетя» и мы звали её просто-Лиза.
Несмотря на отсутствие слуха Лиза любила петь и пела, ничего не стесняясь, громко. Из песен Лиза знала одну «Катюшу», но мне было вполне достаточно. В детстве я любила, когда Лиза пела. Я просила её петь как можно громче, и она мне не отказывала. Это было пение для соседей. Чтобы все вокруг слышали, что у нас, тоже весело и к нам тоже приехали гости.
Я по молодости лет не знала, кто такие крестные и думала, что они должны быть у каждого ребенка. Я спрашивала у бабушки, кто из наших родных или знакомых моя крестная, а она ничего толком мне объяснить не могла и говорила, что у нас никаких крестных не бывает. Как это может быть? У всех подружек есть, а у меня нет? Мне совсем не хотелось отличаться от других, я желала быть как все и с такой несправедливостью смириться не могла. Однажды, набравшись смелости, спросила у Лизы:
— Можно я буду называть тебя крестная? Лиза стала громко хохотать, стали смеяться родители, бабушка.
-Крестная, крестная!…
Тем не менее, с тех пор я с гордостью заявляла, что ко мне приезжала в гости крестная, а Лиза стала называла меня крестницей. Всё как у людей.