Моя первая работа

В 1970 году я закончила институт и меня направили на работу в НИИЭС (Научно исследовательский институт электровакуумного стекла).

 Абсолютно все выпускники моего института были распределены на разные  «почтовые ящики»  с разной мерой секретности.  Секретность НИИЭС заключалась заключалась в том, что из нашего  стекла делали баллоны для электронных ламп, которыми тогда были оснащены все электронные приборы, а электронные лампы уже могли  применяться не только в мирных целях.  При институте был опытный завод , который выпускал очень прочное стекло. Внутри телевизоров того времени изображение передавалось на «электронную трубку», похожую на огромную электронную лампу. Корпус телевизора представлял из себя деревянный, ящик, а на передней панели заградительный экран.  Телезрители даже не представляли какую опасность нёс телевизор- просто  хлопок и экран погас, а на самом деле там был  довольно приличный взрыв-это взрывалась электронная трубка. Наш экран надёжно защищал зрителя от такой напасти, и никто не страдал. 

Окончив институт, я была специалистом «высокого» класса и могла работать в любом направлении, вот только направлений этих я совершенно не знала. Начальник отдела кадров, к которому я заявилась во своим свеженьким дипломом, представления не имел чему и для каких целей меня учили 5лет.

Никакой электроники в НИИЭС-е не было кроме электронной машины марки «Искра», на которой уже работала выпускница мехмата МГУ Павлина Грязнова, а больше на эту ответственную работу никто и не требовался. Павлина  учила вычислительную машину  сочинять стихи.    

-Конструктором быть хочешь? — спросил меня начальник отдела кадров.

-Конечно, хочу, — ответила я, представляя себя,  стоящей у кульмана с задумчивым видом и карандашом в руке, как показывали в кино изобретателей.

Все оказалось значительно проще.

Я пошла  в конструкторский отдел на свое будущее рабочее место. Начальник сектора радостно встретил меня, любезно поговорил, представил сотрудникам, и в заключении сказал, что теперь мне надо познакомиться и с другими сотрудниками института, которые через несколько дней едут в колхоз, на две недели, а пока я могу идти домой и собираться. На работу можно вообще не ходить, и моя трудовая деятельность началась с отпуска.

В актовом зале дома культуры колхоза «Заветы Ильича», разгороженном на две половины, вдоль стены были прибиты деревянные нары, на которых лежали матрасы, т.е. набитые сеном большие мешки, и подушки из того же материала.

Наш заезд был, в основном, «женским». Дело в том, что женщин больше чем на две недели в колхоз не отправляли (с маленькими детьми не отправляли вообще), а мужчины проводили здесь месяц. Мои новые сотрудники мужского пола, возрастом от допризывника до пенсионера, ободранные и небритые, одетые в дранные телогрейки, уже пропили все взятые дома деньги и, как нищие просили в долг до получки. Знающие работницы меня предупредили, что давать им нельзя-не вернут.

Утром, за длинным столом, сбитым из тех же досок, что и нары, с одной стороны завтракали женщины, а на противоположной сидели мужчины. В столовой пахло не едой, а стоял густой запах дешевого мужского одеколона. Мужчины, сидевшие напротив были по -прежнему не бриты. Мне тогда даже в голову прийти не могло, что мужчины пьют одеколон. Вот уж в самом деле, познакомилась с трудовым народом. Так я впервые столкнулась с людьми, употребляющими парфюмерию не по назначению.

Во время учебы в институте мы тоже ездили в колхоз, но это было весело и не обременительно. Норм выработки никаких не было, а если  начальство говорило о них, то никто и голову не брал. Вечерами мы разводили костры, пели под гитару, пекли картошку и радовались, что учиться не надо.

Горожан отправляли  помогать колхозникам, где они жили на полном обеспечении колхоза, а на основной работе продолжала начисляться зарплата. Колхозные бригадиры устанавливали нормы выработки каждый день, но их никто не выполнял. Мужчины, трудившиеся вдали от своих семей, и пропившие семейные сбережения искали источник дохода. Поскольку колхоз денег вперёд не давал, а оплачивал работу по мизерным расценкам и то только после её завершения, мои новые сотрудники находили побочные заработки, работая на участках колхозников, у которых тоже с деньгами были проблемы, и они расплачивались самогоном. В колхозе пили все кроме грудных младенцев.

На моё счастье в колхоз были отправлены несколько таких же молодых специалистов, и мы держались вдали от трудового коллектива. Мы сдружились, а по возвращении составили костяк команды Института на модных тогда играх КВН.

После колхоза я с нетерпением хотела приступить к работе, о которой имела представление только по советским фильмам. В жизни все было не так. К моему удивлению, в конструкторском бюро изобретателей я не увидела. Конструктора ходили по лаборатории, обсуждали разные житейские проблемы, пили чай, а на кульманах висели чертежи, к которым изобретатели иногда приближались, что-то рисовали и опять уходили на  покурить, обсудить футбольный матч, а женщины просто болтали. Начальник лаборатории тоже на месте не сидел, а подолгу заседал на каких-то неведомых  собраниях совещаниях. Однако, когда он приходил, все расходились по рабочим местам.

Через какое-то время мне стали доверять чертить шайбы, гайки, поскольку их тоже надо было делать, то ли готовых не было, то ли главный конструктор изобрёл такие болты, что никакие стандартные гайки них никак не лезли. Только через год, к празднику Великой Октябрьской Социалистической Революции, я получила серьёзное  самостоятельное задание. Мне доверили спроектировать трёхколёсную тележку, которую два человека через всю Москву покатят на Красную площадь с огромным портретом Брежнева.

С этой уникальной конструкцией я кое как справилась и даже проявила инициативу, потому что колеса моей телеги не только вперед крутились, как у простой телеги, а могли поворачиваться, что, с моей точки зрения, должно было облегчить работу по её передвижению. Сколько весило моё изобретение никто не знает, но изготовлено оно было из металлических уголков, труб, а на дне был приварен стальной лист. За ударную работу мне увеличили размер премии и дали в самом деле интересное задание.

Какими-то неведомыми путями из министерства к нам в лабораторию спустили копии японских чертежей. Что украли наши доблестные разведчики никто не знал, но все понимали, что раз из Японии, значит добыча ценная. Описание, естественно, выполнено было на японском, но комментарии к чертежам, к счастью, были на английском языке. Высокое начальство решило, что новое приобретение явно для электроники, а куда приспособить наши умельцы разберутся сами. Опытные конструкторы за такую работу не брались: начерчено не по нашим стандартам, все вверх ногами, да к тому же размеры были в неведомых единицах.

Наверное, хороший конструктор и сам смог бы сделать такой станочек, но ему надо объяснить, что этот станок делать должен, вот этого, к сожалению, никто не мог. Поскольку я не была обременена лишними знаниями, начальство решило, что только мои незамутнённые мозги справятся с этим проектом века. Через Первый (секретный) отдел мне выдали  копии с копий секретных чертежей, на которых смутно просматривались контуры неведомого творения страны Восходящего Солнца, а в углу стоял год выпуска-1962 (Станочку уже 10 лет стукнуло!).

Всеми уважаемый мастер на все руки кадровый рабочий слесарь Первого разряда, Василий Степанович должен был собрать из деталей, выполненных по моим чертежам в механическом цехе, готовое изделие. В электричестве Василий Степанович не разбирался, о чем он предупредил с самого начала нашей совместной работы, и мы с ним решили, что будем делать без электрических «штучек», а кому надо «опосля» приделают.

С Василием Степановичем мы работали душа в душу. Он меня звал «дочк», а себя велел звать «дядя Вася». Дядя Вася подгонял размеры деталей, когда они не подходили друг другу, без жалоб исправлял мои ошибки. Иногда он, выпив лишнего во время обеденного перерыва, нарушал трудовую дисциплину, и пропадал с рабочего места. Незаменимого специалиста искал его мастер или даже начальник цеха, тогда я говорила, что Василий Степанович у меня в лаборатории, мы решаем производственные проблемы срочного министерского заказа.

Однажды звонит мне по телефону дядя Вася и говорит:

-Дочк, спустись в цех, тут пружину к станку принесли, а она, говорят, в печь для обжига не лезет. Может оформим закалку в другой цех, у них печи побольшее?

Я иду в цех, и с ужасом вижу, что на столе для сборки, возле моего станочка лежит огромная блестящая пружина, какие на ворота вешают, а рядом с дядей Васей сидит на ящике для инструмента какой-то хмурый дядька и держит в руках мой чертеж. Оказалось, что я дюймы в миллиметры не пересчитала, а отправила, на изготовление копию японского чертежа и для изготовления уникальной пружины из какого-то редкого сорт а стали. Я предложила внести изменения в чертеж и сделать новую пружинку, но мудрый дядя Вася предложил другое, более радикальное решение:

— Ты, дочк, иди к себе и скажи своему мастеру, что пружину Василий Степанович сам закалять будет. И он многозначительно подмигнул изготовителю пружины.

-А мы , дочк, вообще обойдемся без этой (……) пружины и выбросим её (.. …).

Полагаясь на опытного слесаря какого-то разряда, я с радостью приняла его предложение и вернулась на своё рабочее место, довольная, что так мирно урегулировала производственный конфликт. Не успела я присесть на стул, как дверь в лабораторию распахнулась и вошел хмурый изготовитель пружины. Он посмотрел по сторонам и, не обращаясь ни к кому, громко спросил:

        -Где тут у вас девушка? Она тут в цеху забыла. Василий Степанович сам не может. Просил передать, -и положил на стол начальника огромный сверток, из которого высовывалась, завернутая в газету, злосчастная пружина.

Конструкторы народ с юмором, они сразу все поняли и стали наперебой предлагать, как можно использовать такую замечательную вещь.

В конце концов, станочек все-таки собрали, красиво покрасили и вышла такая забавная игрушка, которая была с успехом показана высокому начальству, а потом украсила шкаф начальника нашего  сектора. Работать станочек, конечно, без электричества не мог, а этого, как оказалось, никто и не ждал. За проделанную работу начальство отчиталось, и японскую тему потихоньку прикрыли. Про пружину, которая лежала в нижнем ящике моего стола, никто не вспомнил.

Так бесславно закончилась моя карьера конструктора, хотя я еще полгода продолжала чертить шайбы и гайки, а потом меня перевели ближе по профилю, полученного  мной образования, в лабораторию автоматизации.

В этой лаборатории были сосредоточены все чудеса электроники. Во-первых, стояла электронная вычислительная машина «Искра», облегчающая тяжелый труд выпускницы  Московского Государственного университета  с удивительным именем Павлина, по фамилии Грязнова. Павлина сама писала нескладные стихи и учила этому вычислительную машину. Павлина  делилась со мной душевными переживаниями , и с вдохновением читала  свои стихи, потому что другим сотрудникам, выпускница Мехмата выдавала свой бред за  творчество электронной машины. Другого применения несчастной «Искре»  на нашем предприятии не нашлось. 

А ещё в лаборатории автоматизации стоял уникальный  прибор, секретно добытый нашими доблестными разведчиками в Америке. Слух об этом приборе ходил по всему институту, но начальство строго запрещало посторонним заходить к нам в лабораторию, закрытую шифрованным замком, полюбоваться заморским чудом. Толстая стеклянная плита, на которой были нарисованы четыре конфорки в сейф не помещалась и сиротливо стояла в дальнем углу, отгороженная шкафами и накрытая специальным чехлом из рогожи. Местные специалисты из химической лаборатории по варке стёкол откалывали маленькие кусочки от этой плиты и долго бились над секретным прибором, но получить стекло с такими же свойствами никак не могли. Самое удивительное, что при включении в сеть нагревались только нарисованные кружки, а вокруг кружков стекло оставалось холодным.

В нижней части плиты была какая-то коробочка и провод с вилкой для включения в электросеть. Для наших электронщиков такая конструкция  никакой сложности не представляла, и они быстро выполнили свою часть работы. Никому не нужное вражеское изобретение, установили на четыре огнеупорных кирпича и стали кипятить на нем чай. Электронагревательные приборы в помещениях включать не разрешалось, но новый прибор к этому классу не относился, а поэтому стало возможно  кипятить воду не в электрическом, а в обычном чайнике. С электрическими чайниками и кипятильниками, как с причиной пожаров, повсеместно велась борьба.  У нас боролся  с пожарами свирепый отставник, который  ходил по всей территории предприятия и отрезал вилки у пожароопасных кипятильников и электрочайников, а у злостных нарушителей отбирал сами чайники.

Поскольку многолетние эксперименты наших химиков по изготовлению стеклянной плиты зашли в тупик, то на самом верху, в министерстве, начальство решило усилить научный коллектив исследователей кухонной плиты. В Москве кроме нашего института был совсем научный институт, ГИС (Государственный Институт Стекла), где работали доктора и академики стекольных наук. Ученые потребовали, чтобы половину диковинного изделия отдали им для опытов. В министерстве для ученых открыли новую тему, включили туда расходы на новое исследование стекла, механики по отпиливанию половины нашей плиты, её охрану и транспортировку к новому месту исследования. Когда экономисты всё посчитали, плановики всё спланировали отнесли нашу плиту в цех. Из цеха к нам вернулся растрескавшийся кусок толстого стекла с острыми, как у акулы зубами. Наши электронщики  долго возились с калекой, но восстановили только одну конфорку, которая при выключении выстреливала струёй голубых искр. Пришлось опять вернуться к электрическому чайнику.

В лаборатории автоматизации чай пили часто и помногу. Такие ценные работники, как я больше слонялись без дела. Мужчины целыми днями прокуривали свои легкие на лестнице, а женщины болтали с утра до вечера.

Тут по решению партии и правительства началась очередная политическая компания с красивым названием «Конверсия». Это означало, что каждое предприятие, работающее на оборону должно выпускать какую -нибудь продукцию для народного потребления. Электровакуумное стекло отличалось    необыкновенной прочностью. Если его используют для экранов и иллюминаторов, то почему бы не делать из него стаканы, так необходимые советскому народу?

В НИИЭС быстро откликнулись на призыв.  Поставили возле стекловаренной печи пресс, потом длинный транспортёр, потом печь для отжига стекла, потом опять транспортёр и стали штамповать небьющиеся стаканы. В торговле наша продукция появилась сразу и пользовалась успехом у народа. Предприятие получило премию, но наша лаборатория автоматизации, как не принимавшая участие в ударном труде не получила ничего. Все работы по изготовлению стаканов производились вручную. Прессовщик наливал стекло из печи в  пресс-форму, помощницы прессовщика вытаскивали стаканы из пресса и ставили их на длинный транспортёр, который ехал к печи для отжига, где следующая бригада с одной стороны загружала, а с другой доставала стаканы и ставила их на следующий транспортёр, а на выходе  стояла бригада упаковщиц.  Прибыли от такого технологического процесса не было-один убыток, хотя стаканы были с рисунком, не бились, даже упав на пол.

Жадные капиталисты на западе увольняли  рабочих и заменяли их машинами. Наверху было решено автоматизировать стекловаренный цех  с помощью ЭВМ (Электронной Вычислительной Машины).

Довольно быстро из дружественной нам Германской Демократической республики привезли большую ЭВМ ЕС1022. У ЭВМ в самом деле был маленький монитор, но большое количество шкафов, в которых размешались разные приборы (электронные лампы, резисторы, транзисторы и пр.), которые сейчас заменены микросхемами. Шкафы соединялись между собой большим количеством проводов, которые прибивались к стенам, или просто соединяли шкафы. Совершенно неожиданно оказалось, что не все шкафы влезли в помещение. Тогда часть шкафов отнесли вниз, прямо в помещение цеха. Специалистам было очевидно, что в таких условиях машина работать не будет.

 Специалисты по автоматизации были заняты разгрузкой и монтажом, Павлина писала стихи,  я играла в КВН, рисовала стенгазеты, а в свободное от  общественной работы время,  рисовала шкафы и полки для машинного зала.

Сотрудники нашей лаборатории автоматизации  были в первых рядах посланных в  подшефный колхоз полоть заросшее сорняками поле или   собирать занесённую снегом картошку. Мы помогали овощным базам чистить проросшую картошку, перебирать плесневелый лук, чистить гнилую капусту  Мы первыми отправлялись   к 116 столбу на Ленинском проспекте , где радостно с флажками встречали руководителей  дружественных стран, или нас везли к дому Союзов увеличить нескончаемый поток  скорбящих москвичей, провожающих в последний путь руководителей государства. Всё это было в рабочее время.

 Я ушла в декретный отпуск, даже в два отпуска. Когда я через три года вернулась , то старой антресоли не было: на её месте возводили новую, уже не под потолком, а ниже, а уровне второго этажа, прорубили дверь из коридора куда и передвинули все шкафы страдалицы ЭВМ ЕС1022.

Помещение для управления цехом перестраивали и расширяли, в коридоре долбили полы, прокладывали короба для подводки к шкафам разных проводов, которые раньше и в расчет не брали.

В 1977 году, когда я уволилась из НИИЭС, ни ЭВМ, ни тем более цех-автомат, не работали.

К тому времени я была опытным специалистом, у меня было уже семь лет трудового стажа, и я перешла на работу в другой научно-исследовательский институт (НИТИ).

Бабушка Ася