Наташа

 

   В конце 50-х годов в СССР началось массовое строительство жилья. В Москве, на месте окружающих столицу деревень, стремительно возводились жилые массивы из модных панельных пятиэтажек с 5- метровыми кухнями, а наш «почтовый ящик» по инерции продолжал трудоёмкое строительство кирпичных домов. с высокими потолками и большими кухнями.  В 1958 году заселили сразу три новых дома: два для своих сотрудников и один для министерства.  Рядом с домами должны были сдать в эксплуатацию кирпичную трехэтажную школу.  Строители обещали закончить работу к 1 сентября, но обнаружились недоделки, и до нового 1959 года, дети из семей новосёлов  ходили к «почтовому ящику» в старую одноэтажную школу. Дорога от школы до дома занимала минут 20 быстрого хода. Улица Новая еще не оформилась как улица и была односторонней: с одной стороны была тропинка вдоль  заборов частных домов, а с другой заболоченное поле, где  возвышались наши дома и в дальнейшем вырастет огромный микрорайон . 

     Три 5-х класса, детей послевоенного «Беби-бума», были переполнены- учились в две смены. Тогда дирекция, по случаю ожидаемого переезда в новое здание, сформировала ещё один класс. В него отправили слабых учеников, второгодников и новеньких. Второгодники и двоечники были видны сразу. Я была новенькой, и среди таких же «новеньких» заметила аккуратненькую девочку из только что заселенного «министерского» дома, которая, как и я быстро поднимала руку на все вопросы, задаваемые учительницами классу. Девочку звали Наташа Гладилина, сидела она на третьей парте у двери, а я на последней парте среднего ряда. Наташа назад не оглядывалась, а я соревновалась- кто из нас раньше поднимет руку. Соперница об этом даже не догадывалась.

Потом было пионерское собрание, на котором выбирали актив класса прямым открытым голосованием понятой рукой. Меня выбрали председателем совета отряда-это первое лицо в пионерской организации, должность очень почетная. В старой школе мое имя и в списках на голосование не присутствовало, а тут такой почет! Я очень загордилась, и с тех пор стала активисткой. Наташе досталось не менее почетное место- староста класса. Должность не выборная, а назначается классным руководителем. Староста может заходить даже в учительскую и приносить таинственный Журнал успеваемости!

Познакомились мы с Наташей более тесно, благодаря молодой учительнице математики Антонине Гавриловне Захаровой(Через 25лет она будет учить моего сына!). Не вспомню, что мы проходили по математике, и в связи с чем нам выдали творческое задание посчитать количество шагов от школы до дома, а потом смерить длину шага, перемножить полученные величины и таким образом узнать расстояние от школы до дома. 

После занятий шел сильный дождь, и я задержалась в школе, пережидая дождь. Сейчас и представить тяжело, но в нашей семье был один зонт (в других семьях и этого не было). Детям зонтов не давали, боялись, что они выколют глаза. Дождь кончился, я вышла из школы и начала добросовестно отсчитывать шаги, а когда вышла на тропинку, ведущую к нашим домам, то натолкнулась на промокшую Наташу, возвращавшуюся в школу.

• Ты что? — Перестав считать, спросила я удивленно. -Забыла чего-нибудь в школе?

• Нет, я сбилась со счета, пойду считать сначала.

Я пропустила Наташу и продолжила путь отсчитывая шаги. По дороге я тоже о чем-то задумалась и поймала себя на том, что уже давно просто иду, перепрыгивая через лужи, а про счет совсем забыла.

Я развернулась и пошла назад. Навстречу шагала Наташа, считая шаги вслух, и я обошла её, не проронив ни слова. Вернувшись к школе, я по второму разу пошла домой, тоже считая шаги сначала громко, а потом все тише и тише. Далеко впереди шла Наташа. Я быстро догоняла, продолжая счет. Неожиданно Наташа остановилась и повернула назад, приближаясь ко мне.

Девочка шла и размазывала горькие слезы по щекам. Понятное дело, пройдена почти половина длинного пути, и она опять сбилась со счета.

-Я досчитала до этого забора, давай положим камень и дальше будем считать вместе, -предложила я.

— Не честно будет так делать, да и у меня шаг меньше, — возразила Наташа.

-А ты готова целый день ходить считать шаги, как дура?

-Меня, наверное, уже мама Таня ищет, волноваться будет- сквозь слезы сказала Наташа, и мы стали искать камень.

Надо сказать, что камни в тех местах встречались крайне редко. Вдоль дорожки, по которой мы ходили в школу, строители начали мостить дорогу, далекую прабабушку улицы Новой. Они сгрузили вдоль дороги кучи гравия и булыжников, но, как назло, между тропинкой и будущей улицей Новой была вырыта длинная и глубокая канава, заполненная до краев дождевой водой, а мостиков через неё не проложили. Камни на той стороне были недосягаемы для нас.

Перед нами поперек тропинки разливалась большая лужа, через которую неведомый прохожий проложил несколько досок, подперев их камнями. Наташа была посмелее меня, она ловко вытащила камень из-под одной доски и поставила метку у забора. Мы радостно зашагали дальше, шепотом считая шаги.

Навстречу нам по тропинке вышагивала  какая-то дама, которая не только уступила нам узкую тропинку, а не доходя  до нас, повернулась и пошла в обратную сторону. Когда мы поравнялись  с этой красивой и важной дамой, Наташа молча остановилась, боясь сбиться со счета. Я догадалась, что это та самая «мама Таня», которую так боялась Наташа.

Дама, к моему удивлению не стала ругаться, а стала выговаривать Наташе медленно и раздельно упреки в нарушении установленного режима, сроков обеда и прочей ерунды. Наташа тоже спокойно объяснила важность нашего задания, после чего мы продолжили считать шаги, а мама Таня молча  следовала за нами.

Две добросовестные девочки благополучно досчитали количество шагов до самого дома и разошлись оформлять результаты своей первой исследовательской работы. Где-то через час ко мне пришла Наташа и мы стали вместе пересчитывать и записывать в тетрадки расстояние от школы до дома.

Тетрадка Наташи меня поразила. Собственно, мои тетради были достаточно аккуратными, но её выглядела так, как будто её только что принесли из магазина! Буквы небольшие, ровные одна к одной. Только со временем читать записи моей подруги стало невозможно, а когда мы учились в институте, красивые лекции, записанные её рукой, поддавались расшифровке с большим трудом.

Так мы познакомились с Наташей и в первый раз делали вместе уроки. Подружкам приходить ко мне было можно, моя бабушка их радостно встречала,  угощала коржиками с маком и прочей своей еврейской выпечкой, задавала им беспардонные вопросы, за которые мне было очень стыдно. Что-то типа того, кем работает твоя мама, или что ты ела на обед? Я старалась домой никого не водить. Наташина бабушка гостям не радовалась и домой никого водить ей не разрешала. Мы с Наташей вместе гуляли, в школе уже сидели за одной партой, но домой к ней я долго ходить боялась.

Наташа жила в доме напротив, а наши окна смотрели прямо друг на друга. Большую часть года все окна были закрыты, щели в рамах затыкались ватой и заклеивались газетными полосками, смазанными крахмалом. Телефонов тогда не было, поэтому мы написали на листе бумаги с одной стороны слово «ЖДУ», а с другой стороны слово «ИДУ», и прижимали эту бумажку к оконному стеклу, дожидаясь ответа. Кроме того, мы выучили азбуку немых и переговаривались через закрытые окна. Я до сих пор могу понимать по губам, если говорят медленно.

Татьяна Митрофановна, Наташина бабушка, была строгая. Когда я приходила позвать Наташу гулять, то по началу меня в дом не пускали, и я ждала подругу на лестнице. Прошло какое-то время и «мама Таня» первый раз разрешила мне войти, только велела снять за дверью галоши, посадила на стул возле пианино, и велела ждать, пока Наташа не закончит уроки по музыке.

Я сидела и разглядывала их комнату. Комната мне очень понравилась, хотя это была точно такая же квартира, как и у нас, но всё было по-другому. Места в комнате не было совсем, но было тепло и уютно. Подоконники и даже часть обеденного стола были уставлены цветами, на буфете, заполненном красивой посудой, сверху стояли забавные фарфоровые статуэтки, книжный шкаф был плотно набит подписными изданиями, на полу ковер, у двери стояло «Беккеровское» пианино с серебряными подсвечниками, а над ним весели два совершенно одинаковых Наташиных детских портрета.

  Наташа была совершенно необычной девочкой. Вся жизнь её была окутана тайнами, и она ничего о себе не рассказывала. Меня это очень устраивало, так как я о своей семье тоже ничего хорошего рассказать не могла-дома-то было не как у других- дома был идиш и еврейские порядки. Наташа никогда не интересовалась, не задавала вопросов, и я тоже ни о чем не расспрашивала. Такие у нас с детства сложились отношения, что мы никогда не лезли друг к другу в душу.

У Наташи было две мамы и два папы. Такой семьи мне еще видеть не приходилось, но я вопросов не задавала. Оказалось, что мама Вера и папа Миша- родители, а мама Таня и папа Шура — бабушка и дедушка — папины родители. Она живет с бабушкой, дедушкой и Аксюшей, бабушкиной старшей сестрой, а родители остались в старой квартире. Еще у неё есть сестра близнец Танечка, портрет которой висит над пианино рядом с её портретом.  Танечка с ней в школу не пошла, и пока уехала далеко, а когда им будет 16 лет она приедет. Она умерла, но не по- настоящему.

В силу материалистического воспитания и очень приличного возраста (11 лет!) я такие рассказы принять всерьёз не могла, но и возражать особо не стала — уж очень убедительно говорила Наташа, я даже засомневалась. Когда я стала делиться с моей бабушкой Наташиной историей, то мои сомнения быстро развеялись. Спустя некоторое время мы с Наташей рассматривали их семейные фотографии, и я увидела фото памятника, на котором было написано «Таничка Гладилина 1947-1953». Я стала убеждать Наташу в смерти сестры, она доказывала обратное, в результате чего мы поссорились. Характер у Наташи был добрый, она долго обижаться не могла, и мы быстро помирились.

Спустя некоторое время я что-то рассказывала Наташе об очередной стычке со своей старшей сестрой Любой.

— Тебе хорошо, у тебя сестра есть. – с завистью сказала подруга.

— Может быть и есть сестра, только меня у неё нет!

— Как так может быть? Ты же есть! – удивилась Наташа.

— Я ей совсем не нужна, она только книжки читает, а со мной никогда не разговаривает, только на меня ругается или дразнится, или дерется!

— Если бы у меня была сестра, я бы с ней никогда не ругалась! – уверенно сказала Наташа.

И мне стало так стыдно за свои жалобы — до меня дошло, что Наташа осознала невосполнимость утраты сестры- она поняла, что Танечка умерла по- настоящему и не приедет никогда: ни в 16 лет, ни позже. С тех пор я про свою сестру старалась подруге ничего не рассказывать, а Наташа заняла в моем сердце место родной сестры.

Мы росли и учились, помогая друг другу, и настолько привыкли, что когда стали студентками, уже занимались только вместе. Иногда к нам присоединялась жившая на другом конце Москвы Зина Игнатьева. Учились мы  одинаково и отметки были почти всегда такие же. Все свободное время мы проводили вместе. На семейные праздники Наташа почти всегда сидела за нашим столом. 

Родители наши работали, им было не до нас, а нашим воспитанием занимались бабушки. Ловкостью мы обе не отличались. Когда девочки прыгали через веревочку, то мы чаще эту веревочку крутили, чем прыгали через неё, а что касается модной тогда игры в волейбол, то я отбивалась и пуляла мяч в неизвестном направлении, а Наташа просто шарахалась от мяча в сторону. Во дворе только у нас обеих были велосипеды, и мы уезжали кататься, если позволяла погода. Зимой мы вдвоем катались на лыжах, опять же, не утруждая себя лишними физическими нагрузками, а любовались зимним лесом. Мы вместе трудились в стройотряде и отдыхали на Черном море.

Наши интересы практически совпадали, а если и нет, то мы где-то дополняли друг друга. Только благодаря Наташе, я стала интересоваться музыкой, при полном отсутствии у меня музыкального слуха. Только за компанию, Наташа пошла учится в МИЭМ и стала инженером.

Верхняя одежда в 50-е годы шилась из двусторонней ткани — драпа. Несколько лет носили одежду с одной стороны, а относив, «перелицовывали» (переворачивали на изнанку) и донашивали с другой стороны. Я была младшей, и расходы на мою одежду не были предусмотрены в семейном бюджете, поэтому я донашивала одежду, которую уже изрядно поносила моя старшая сестра Люба.

Мне было 10 лет, когда Люба относила своё зимнее пальто ярко-василькового цвета только с одной стороны, но вторая сторона еще была не доношена, а поэтому мне её пальто не досталось. Ярко-васильковое пальто перелицевали, пришили манжеты, кокетку, чтобы было подлиннее, сделали модный воротник «шалька», приталили по фигуре и сестра щеголяла в обновке еще два года до самого окончания школы.

На моё счастье мне нечего было донашивать, и знакомая портниха сшила зимнее пальто лично для меня. Это было необыкновенное пальто. Самое главное, что оно было сшито прямо по моим меркам, плюс ко всему на пальто были карманы! Не имело никакого значения, что обновка была перешита из темно-коричневого папиного пальто, и было оно тяжелым, как доспехи русского богатыря. 

После того, как у меня появилось первое своё пальто, я стала считать себя вполне красивой, модной девушкой. То ли портниха сделала слишком маленький припуск на рост, то ли я выросла больше положенного, но через два года мои руки далеко вылезли за пределы рукавов любимой одежды.

К тому времени, моя старшая сестра поступила в институт и стала студенткой. А уж молодой барышне точно требовалось пальто обновить. Ей теперь сшили пальто не просто у портнихи, а в ателье у настоящих мастеров. Таким образом ярко-васильковое пальто, отношенное в двух сторон, освободилось, и досталось мне. Сидело оно на мне, как на вешалке. Какая разница лежит между фигурами 12-летней девочки и 17-летней девушки? А кого это интересовало тогда?

Это быт тяжелый удар по моему женскому самолюбию, но деваться некуда. Пришлось мне смириться и примерить мешок длиною чуть не до самой земли. Карманы в этом наряде предусмотрены не были, и длиннющие рукава спрятать тоже было некуда. Плюс ко всему модный цигейковый воротник «шалька» широко открывал зимним ветрам мою еще не оформившуюся грудь, потому что первая пуговица застежки была в районе пупка. Я с ужасом ожидала начала зимы, не представляя, как я покажусь в школе в приталенном наряде при отсутствии талии.

Наступили холода, уже почти все одели зимние пальто, а я все оттягивала это событие. Однако, после того как во двор вышла в новом пальто  Наташа, я поняла, что стесняться нечего.   Её пальто само по себе держало форму колом и ему было все равно кто там внутри. Внизу этого чуда  угадывались худенькие Наташины ноги, а из загнутых рукавов едва были видны кончики пальцев. Внутрь  можно было спокойно поместить ещё одну Наташу. Воротник был точно такой же как на моей «обновке» -«шалька». В отличии от меня, у Наташи фигура начинала формироваться, и первая пуговица была уже не на пупке, а на уровне талии.

На следующий день я  спокойно надела своё ярко-голубое пальто и вышла из дома.

Было морозно, шел легкий снежок, Наташа уже стояла внизу в своей обновке, поджидая меня, чтобы вместе идти в школу. Я вышла на крыльцо, и во избежание лишних вопросов, игриво покружилась перед подругой, демонстрируя свой ненавистный балахон.

— Метрополитен! Метрополитен? — замерев от ужаса прошептала Наташа, разглядывая мою спину.

— Какой метрополитен? – не поняла я.

— Ну, у тебя на спине буква «М», точь в точь, как на метро! – теперь уже весело смеялась Наташа.

— Ко всем прелестям этого еще не хватало, — подумала я.

Мне и в голову не приходило, что фигурная кокетка, выстроченная на спине, издали воспринимается, как буква «М», известная всем как символ московского метро. Самым неприятным для меня была вовсе не нелепая кокетка, а пуговица на пупке, но её то и не заметила подруга, а значит на всё остальное- плевать!!.

Мы посмеялись и пошли в школу, не обращая внимания на мороз, снег и прохожих, которые казалось смотрят нам вслед. 

В начале  1960-х годов мода на длину одежды двигалась вверх, и мы, юные модницы, по секрету от зорко следящих за нами бабушек, умудрились на уроке труда немного укоротить свои наряды, переставить повыше пуговицы, что, впрочем, не очень сильно, но изменило наш внешний вид. Даже со временем вписаться в габариты нашей одежды, нам так и не удалось. Так и ходили мы в этих уродских нарядах до самого окончания школы.

Новые приличные пальто нам справили только тогда, когда мы поступили в институт.

 Успешно закончив первый курс мы считали себя достойными прикоснуться к цивилизованному отдыху. Мы мечтали о беззаботной и веселой жизни на теплом море, представляли, как мы в соломенных шляпах и черных очках прогуливаемся по залитой солнцем асфальтированной дорожке, сидим на скамеечке в тени пальм, едим мороженое, а вокруг играет весёлая музыка.

Однако, путевку к морю просто так купить было нельзя. Их не продавали, а выдавали по месту работы через профсоюзные организации. Порядок этой выдачи был везде свой, но справедливость и очерёдность отсутствовали тоже везде. Я попросила свою всесильную маму достать мне с Наташей путевки в дом отдыха на море, но получила категорический отказ.

— Одну путевку-пожалуйста, а две нет. Две путёвки — это уже семейный отдых, а с твоей просьбой у меня будут большие проблемы, — заявила мама. Ехать без Наташи я категорически отказалась, посчитала предательством по отношению к подруге. Путевки в «очень хороший молодежный дом отдыха» для нас достал папа у себя на работе через какую-то профсоюзную активистку. Не знаю, что было в свертке, но подарок ей мама отправила.

Итак,  мы с Наташей поехали к Черному морю, в Туапсе (недалеко от Сочи). Молодежный дом отдыха, к нашему разочарованию, представлял из себя ряд кирпичных бараков расположенных вдоль необитаемого каменистого морского берега. Никакого забора отделяющего территорию от зарослей дикого кустарника не было и в помине, а недосягаемый город скрывался за высокой горой. Единственная асфальтированная дорожка соединяла столовую с туалетами и продолжалась до «культурного центра»-слегка припорошенной асфальтом танцплощадки, и сцены с рядами вкопанных в землю скамеек, где показывали старые фильмы.

Это было совсем не похоже на то, что мы рассчитывала увидеть. К тому-же, молодежь была старой, хотя сейчас они показались бы детьми, но тогда для нас 30-летние были стариками, 40-летние в отцы годились. Наша комната была самой молодой среди отдыхающих.

В  комнате стояло 6 кроватей, 6 тумбочек, один платяной шкаф, а в углу небольшой стол. Кроме меня с Наташей там поселили еще двух подружек нашего возраста и уже взрослую девушку (ей было 25 лет!) маленькую, худенькую учительницу из Магаданской области с очень необычным именем Магда. Мы быстро подружились, ходили вместе на пляж, в столовую, на танцы, на концерты. 

Одна кровать (шестая) в нашей комнате долго оставалась свободной, и на эту кровать мы складывали свою одежду, потому что в шкафу места для наших нарядов не хватало. Однажды мы вернулись в комнату после обеда, и увидели, как на свободной кровати сидит какая-то деревенская тетка в платочке, игриво повязанном поверх выжженных химической завивкой светло-кудрявых волос, а наша одежка кучей валяется на столе.

Тетка оказалась словоохотливой и стала с нами знакомиться.

-Люся, — представилась она, и назвала область, район и село, которые я за давностью лет забыла.

-Я, — продолжила она гордо, — ударник коммунистического труда, победитель соревнования по дойке коров, и меня наградили путевкой. А вас за что наградили?

Всех такая постановка вопроса ввергла в ступор. Судя по всему, не только я с Наташей были «блатными.» Более опытная Магдочка увела разговор в сторону сельского хозяйства, и Люся стала обстоятельно рассказывать про свою работу и средние удои на одну корову.

Внезапно она остановила свой рассказ, видимо удивленная таким интересом к её специальности, и спросила у Магдочки:

-А ты-то, кем работаешь?

-Учительницей, — ответила Магда.

Глаза Люси округлились от удивления. Она недоверчиво махнула рукой и сказала:

-Да ладно, шутишь! По правде, скажи.

-Учительница русского языка. — уточнила Магда.

-А сколько тебе лет?

-Двадцать пять.

-Ууу! Старше меня! Нет, честно?

-А детей тогда у тебя сколько?

-Я не замужем, — тихо сказала Магдочка и опустила глаза.

-Ага, понятно! Старая дева, что ли? — захихикала новая соседка, довольная шуткой, поглядывая в нашу сторону и ожидая поддержки.

-А у меня двое: парню шесть, а девке три, мужик, скотина, пьет, а я отдыхать поехала, в том годе я уже отдыхала, но не на море. А на море я еще не была.

У веселой Люси рот не закрывался: она самозабвенно рассказывала про свою тяжелую работу,  нескладную жизнь,  сволочных соседей и поганых родственников, не обращая внимания на слушателей. Видимо мы просто заменили молочных и стельных коров, которые так же внимательно относились к её рассказам. Говорила она просто, употребляя вместо заморских артиклей затейливые матерные присказки. Учительница русского языка Магдочка уходила из комнаты, когда там бодрствовала Люся.

Характер у Люси был общительный, она с первого же дня перезнакомилась со многими отдыхающими мужчинами, которым  теплыми южными ночами рассказывала о своих успехах на молочной ферме. Люся любила принимать лунные ванны и перед завтраком рассказывала нам, как приятно купаться в море при луне нагишом. Днем-то входить в море было не просто-весь берег был усыпан скользкими камнями. Плавать в море, безусловно, было хорошо, но сидеть, а уж тем более лежать на этих камнях было невозможно.  Отдыхающие труженики перетащили с берега моря в кусты деревянные шезлонги и предавались отдыху в этих кустах не только ночью, но и светлым днем, так, что наша Люся была просто целомудренной.  Приходила Люся на рассвете и спала, с перерывом на обед, до следующего вечера.  

Мы с Наташей и Магдочка были девушки неискушенные и с ужасом наблюдали, как развлекались на природе взрослые дяди и тети. Все отдыхающие  (даже разумная Магдочка), нашли себе пару, и наша разросшаяся компания вместе весело проводила время. Наташа гуляла с инженером Толиком из Твери, а я с Петей, шофером из Якутии. Генералы, академики и их дети отдыхали в других местах…  

 У моего шофера было много денег, и он никак не мог их потратить. Ему хотелось питаться в дорогом ресторане, но перед входом в дом его мечты постоянно тянулась длинная очередь голодных отдыхающих. Отчего он сильно страдал и пил под южным солнцем самый дорогой коньяк,  купленный в обычном магазине. Петя был не слишком разговорчив, к тому же часто под градусом,  я несла какую-то дребедень, а он, раскрыв рот, слушал и мечтательно приговаривал:

-Тебя бы к нам в Якутию!.

Когда же я принимала участие в общем разговоре, то Петя, желая подчеркнуть мудрость моих речей, многозначительно вставлял:

-«Её б к нам в Якутию!».

Он слитно произносил слова «её бы», что звучало не совсем цензурно, но по простоте душевной, принимал смех за одобрение. Петя часто дарил мне букеты хризантем или георгинов, а перед отъездом принес сразу два букета и пригласил замуж в Якутию. Я к такому повороту событий была не готова, и сказала ему, что в ближайшие четыре года планирую только учиться. Вернувшись домой, я про Петю начисто забыла. 

У Наташиного ухажера Толика были тоже вполне серьёзные намерения. Он приехал из Твери прямо домой к Наташе с большим букетом цветов и с планами на будущее продолжение отношений. Строгая Наташина бабушка Татьяна Митрофановна разрушила светлые планы инженера, поставив жирную точку в отпускной роман, о чем подруга не сильно убивалась.

       Моя история история имела нелепое продолжение.     Петя появился, дождливым летним утром ровно через четыре года, добыв мой адрес у  доброй Магдочки. Я возвращалась из магазина, в одной руке была сумка, а в другой зонтик. Возле двери нашей квартиры стоял улыбающийся Петя с огромным чемоданом. Единственный раз в жизни я чуть в обморок не грохнулась: сумка выпала из моих рук, зонтик покатился по лестнице. Петя был прост в общении и радостно вместе с чемоданом ввалил в наш дом.

Из чемодана он извлек три шкурки северного, видимо, дорогого зверька и бутылку дорогого коньяка. Петя пообедал с нами, радостно сообщил, что у него отпуск два месяца, а у меня была единственная мысль: куда пристроить гостя с чемоданом. Мои интеллигентные родители никаких вопросов не задавали, а мне было так стыдно перед ними…
 Я позвонила институтской подруге -сердобольной Зиночке, разъяснила ситуацию, и мы поехали на Онежскую улицу. По дороге Петя купил две бутылки коньяка.  Мне повезло! Первый муж Зиночки, кандидат геологических наук, сразу нашёл общий язык с шофером. Два дня они закрепляли знакомство, а на третий день Зиночка не вынесла и попросила мужа отвезти нового друга в квартиру, которая пустовала после смерти её свекрови. Там друзья весело провели время до самого конца Петиного отпуска. С тех пор герой не моего романа приезжал в Москву сразу к Зиночке. Безотказной подруге повезло, что в Якутии отпуск давали не каждый год. 

60 годы прошлого века, на которые пришлась наша молодость, были окутаны романтикой преодоления и когда набирали желающих поработать в  стройотряде, то очень многие студенты записались добровольцами. До нас в летние каникулы  студенты обычно ездили покорять целину. К 1967 году, романтика стройотрядов пошла на спад. Целину уже распахали, и появились бригады «шабашников»(специалистов из тех же бывших студентов), которые ездили на целину и «передовые» стройки Сибири зарабатывать деньги и в конкурентах не нуждались.

Комсомольская организация нашего  института нашла место для трудового энтузиазма в подмосковном Переделкине, где набирались здоровья и творческого вдохновения советские писатели и поэты, которым был необходим лагерь для  отдыха детей. Задача нашего стройотряда заключалась в том, чтобы построить за месяц сколько-то кирпичных двухэтажных домиков. Нас торжественно проводили на трудовые подвиги с Киевского вокзала и через 20 минут мы прибыли на ударную комсомольскую стройку .Нам выдали форму стройотрядовцев, как настоящим целинникам, и мы её с удовольствием носили. Большим шиком считался солдатский ремень, вдетый в брюки. У меня же был супер шикарный офицерский кожаный ремень, который папа привез еще с войны. Бляшка этого ремня являла «золотую» с пятиконечную звезду с серпом и молотом в средине.

Место под строительство выделили в чистом поле. Со стройплощадки в хорошую погоду без бинокля видно было здание Московского университета. Недалеко был Внуковский аэродром, который никак не охранялся. Самолетов было немного, они и без посторонней помощи, сами падали, а уж угонять их или взрывать никому и в голову не приходило. После работы мы иногда ходили гулять во Внуково, сидели в здании аэропорта, пили газированную воду, и если повезет, то любовались на огни взлетающего самолета.

     В стройотряде мальчики работали каменщиками, пройдя обучение у специалиста высокого разряда дяди Васи, который был прикреплен к строительству нашего домика, а девочки работали разнорабочими, т.е. подавали кирпичи, и месили раствор.

По выходным мы ездили домой, откуда провозили продукты на неделю, тк. в столовой кормили не очень сытно. Привезенное из дома поступало в общий котел и съедалось на вечернем костре. После работы мы разводили костер недалеко от своего жилья.

Мы пекли картошку, пили вино, разучивали слова к новым песням Высоцкого, Визбора, Галича, Городницкого, которых по радио не пели из-за их непатриотичного содержания. Аккомпанировали нам наши гитаристы, недавно первый раз взявшие в руки гитары. Было не очень музыкально, но громко и весело. К концу июля месяца домик для детского городка был построен. Перед отъездом Наташа, Зиночка и я залезли в бадью, в которой замешивался раствор и сфотографировались на крыше нашего домика.

Мы получили честно заработанные деньги, которых хватило на поездку к морю. И не просто на поездку, а даже на самолет! На самолетах мы еще не летали-это был шик! Мы выбрали местом отдыха дикий пляж в Крыму со звучным названием «Царский», недалеко от города Судак. Пляж был хоть и Царский, но сильно одичавший за 50 лет без царя и представлял из себя песчаный берег у подножья горы, покрытой редким кустарником, где кроме нас поселилось несколько таких же любителей дикого отдыха.

Жили мы палатках, совершенно первобытным образом. Даже хуже, потому что стоянки первобытных людей были рядом с источниками питьевой воды, а на пляже пресной воды не было, и мы ходили за ней в ближайшее село, а ближайшим селом был «Новый Свет», до которого надо было идти по горной тропе не менее часа.

Пластиковых бутылок еще не было (они и в Америке появились только в 1970 году!), и ходили наши мальчики за водой с двумя ведрами и двумя канистрами. Ходили все охотно, а мы сначала и не задавались причиной такого трудолюбия, причем посуды на всех не хватало, тогда они брали бидончики, бутылки из-под пива, согласны были хоть с кружкой идти. Все выяснилось неожиданно, когда в одной из канистр мы обнаружили вместо воды виноградное вино. Дело в том, что в «Новом свете» еще при царе был винный завод и погреба, для выдержки и хранения разных марочных вин и шампанского. Завод был построен капитально и, с точки зрения высокого начальства, в ремонте не нуждался, но за 50 лет любители марочных вин проделали в заборе такое множество тайных проходов, что забор местами просто отсутствовал.

Наши ребята по дороге к колодцу заходили через дырку в заборе на территорию охраняемого объекта, и охранники отливали из охраняемых ими цистерн вино в трехлитровую канистру. Оплата была чисто символическая, что устраивало и продавцов, и покупателей.

После того, как махинация наших алкоголиков вскрылась, общество решило покупать вино на общие деньги и пить всем вместе…

 Мы давно бабушки. Между нами тысячи километров, но благодаря интернету, наша дружба продолжается.

Бабушка Ася